Роберт все это время держал ее за руки. Когда он оторвался от ее груди, чтобы расстегнуть рубашку, Шарон отвернулась, чтобы не смотреть на него. Она уже знала, что делает с ней одна только мысль о прикосновении к его теплой атласной коже.
Случайно она увидела свое отражение в зеркале на стене. При всей артистической склонности к фантазиям, Шарон никогда не смогла бы представить себе ничего подобного. Наблюдать себя в таком состоянии… Шарон не могла отвести от зеркала глаз. Неужели это она? Эта языческая жрица с копной темных спутанных волос, с пухлыми губами того же цвета, что и ее напрягшиеся соски, молочно-белой кожей, такой шелковистой и блестящей? Эта женщина, проснувшаяся в девочке, что простерлась на покрывале, призывно изогнувшись, словно какая-то распутница?
Шарон бессознательно залюбовалась той стихией откровенной чувственности и сексуальности, которая с природной грацией преобразила все ее естество. Как богиня сладострастия с картины древних мастеров… Белый треугольник трусиков казался более соблазном, чем барьером на ее слегка раздвинутых бедрах, словно…
— На что ты смотришь? — невинным тоном осведомился Роберт. Он, сбросив рубашку и брюки, вернулся к ней. В зеркале появилось и его отражение.
Он улыбался, а в душе Шарон все восставало против того необъяснимого упоения, которое вызывала в ней эта улыбка.
— О… Моя девочка, наконец-то. Нравится тебе смотреть, как?..
— Нет, — отрезала она, зардевшись от его смеха и от того, как он, протянув руку, кончиками пальцев медленно провел по ее коже. Сладкий знакомый озноб пробежал по ней от этого прикосновения.
— Помнишь, я говорил тебе, что заставлю тебя взять свои слова обратно? — мягко напомнил Роберт. — Хотелось бы тебе, Шарон, — добавил он с такой покоряющей нежностью, что она пленилась самой интонацией этих слов, не вникая в их смысл, почувствовала, как рушатся все барьеры… — Хотелось бы тебе узнать, каково это — ощущать на своем теле губы мужчины, когда он…
Его ладонь покоилась на ее лоне. Одного присутствия этого тепла и тяжести, одной уверенности в том, что близится миг соития с ним, было бы достаточно, чтобы без всяких ласк сердце Шарон, застучавшее, как только он обнял ее, бешено забилось. Ей казалось, что Роберту должен передаваться неистовый ритм этих ударов, предвещающих полное слияние их тел.
Его нагое мускулистое тело отливало бронзой. Это благородство породистого самца напомнило Шарон образ дикого охотника из джунглей. Она не смогла устоять перед желанием дотронуться до Роберта. Кончики ее пальцев трепетали, когда наконец коснулись его шеи, плеча…
Шарон сначала не поверила, что такая дрожь прошла по телу Роберта от одного лишь ее робкого прикосновения. Она взглянула в его бездонно потемневшие глаза и была поражена тем, как он возбужден. Это завело ее еще больше, было уже все равно, что он может слишком многое прочитать в ее взгляде. Рассудок Шарон, казалось, вообще начинал противиться самообману, отступал от бесконечных споров с плотским желанием. Роберт лег на нее и обнял, лишив всякой возможности сопротивляться.
Она трепетала, наслаждаясь его объятиями, ее губы отвечали на его поцелуи, раскрывшись, жадно впитывая их пьянящий вкус.
Словно издалека до нее донесся протяжный, томный, страстный крик желания. Шарон осознала, что это ее собственный голос, лишь через несколько мгновений, когда Роберт оторвался от ее губ и глухо сказал:
— А теперь попробуй уверять, что ты меня не хочешь… что ты хочешь моего брата… Смотри, — он повернул ее голову, заставив посмотреть в зеркало на свое отражение — на их отражение, на то, как она, сама того не сознавая, изогнулась под ним, как раздвинуты ее бедра и как нетерпеливо ее тело, как безмолвно оно выдает свое томительное желание.
— Нет… нет… это не то, чего я хотела, — панически заметалась Шарон. — Не может быть, чтобы я этого хотела… не тебя…
Она пыталась высвободиться, оттолкнуть Роберта, и тем самым отвергнуть все то, о чем свидетельствовало это проклятое зеркало. Она пыталась стать прежней… В глазах Роберта сверкнул гнев, смешанный с каким-то затаенным чувством.
— Зачем ты делаешь это? — всхлипывая произнесла Шарон. — Ты не хочешь меня. Я тебе даже не нравлюсь. Ты должен… Что случилось? Твоя японка тебя отвергла? Ну так не я в этом виновата, и не пытайся выместить на мне свое разочарование.
— А почему бы и нет? Почему бы мне не воспользоваться тобой так же, как ты воспользовалась мной?
Шарон чуть не задохнулась от ярости. Какая мерзость!
— Это нечестно! Это неправда! — изо всех сил защищалась она. — То, что случилось тогда ночью — это ошибка!
— Ошибка? Ну, а на этот раз никаких ошибок не будет, — чуть ли не позевывая, заявил Роберт. — Смотри в зеркало, Шарон. Повнимательней смотри, — с нажимом добавил он, когда она попыталась отвернуться. — Потом расскажешь мне, что ты видишь.
Шарон вся задрожала от нахлынувших чувств. Что она может сказать ему? Какой стыд, выражать такое словами — это желание, эту чувственность, которая просматривалась в каждом изгибе ее напряженного тела, эту неприкрытую жажду… Ее тело желало мужчину, именно того, кто обнимал ее сейчас. Она вынуждена была это признать.
Мужчину, который обнимал ее… И это был Роберт. Не Фрэнк, а Роберт, о близости с которым она даже подумать не могла, ведь это безумие! Который ей даже не нравился — не говоря уже о любви.
Что с ней произошло? Она готова была в ужасе разрыдаться. И почему с ней? Почему ее плоть так предала ее? Почему? Почему она так… распущена, так…